04.01.2019. APCNEWS.RU. Священник Митрофан Сребрянский (1870–1948) — служил в 1904-1905 гг. войсковым священником во время войны с Японией, вел подробный дневник, который был опубликован.
С 1908 года — духовник Марфо-Мариинской обители. В 1919 году вместе с супругой, с которой они в последние годы жили как брат и сестра (своих детей у них не было), приняли монашеский постриг. В годы гонений архимандрит Сергий (Сребрянский) несколько раз подвергался арестам, находился в ссылке. Почитался верующими как молитвенник и подвижник, — сообщает Служба новостей APCNEWS.RU со ссылкой на сайт Ахилла.
В 2000 году канонизирован РПЦ.
Предлагаем вашему вниманию отрывок из дневника отца Митрофана времен русско-японской войны.
***
6 сентября 1904 г.
Пришлось лечь во всем одеянии, завернуться получше; закрыли насколько возможно палатку, а все-таки продрогли; вода замерзла. Вот она Маньчжурия: то жгла немилосердно, то мочила, а теперь без передышки за мороз взялась. Одним утешаемся, что мы — жители севера, перетерпим, а вот как теперь танцуют наши противники — японцы, южный народ, да и воевавший до сих пор налегке: даже шинели бросили! А тут еще ночью в Мукдене что-то творилось неладное: гремели барабаны, гудела какая-то труба, шум человеческих голосов, лай и вой собак… Я вышел из палатки. Ничего не видно, только звезды необычайно горят в морозном воздухе да вспыхивают на нашем биваке костры: греются дневальные, да из-под телег несется дружный русский храп наших воинов. Удивительны русские люди! Под стенами Мукдена спят себе преспокойно, точно в деревне на родине… Смолкло в Мукдене; только изредка раздается звук гонга (род металлического таза, в который ударяют ночные сторожа). Улегся я, на голову шлем надел, пригрелся, задремал и… снится мне: в Орел прилетел, но думаю, что я — на войне и что сейчас же должен лететь назад в Маньчжурию; иду около церкви; сейчас там будут служить; народ начинает узнавать меня, думаю: что смущать людей? Ведь остаться я не могу, а разнесется: «Батюшка приехал»; повернул и понесся обратно. Все в порядке нашел. Только у церковной паперти две большие березки выросли. Проснулся… Ветер воет, палатка дрожит, ржут и стучат ногами прозябшие лошади. Я в Маньчжурии!.. Рано встали все; вода — лед: едва умылся; наскоро напился чаю и побежал к двуколке, достал теплые вещи: подрясники, фуфайки, чулки. Весь день страшный ветер; вероятно, где-нибудь выпал град.
о. Митрофан, ноябрь, 1904 г., Мукден
Опишу порядок дня нашего бивачного, так сказать мирного, когда целый день дома сидим, не двигаемся. Встаю в 6.30 (по-вашему в 23.30) — другие немного позже, — одеваюсь, беру умывальные принадлежности. За умываньем почти всегда у нас происходит беседа о родине и близких наших, о сновидениях, куда во сне ездили… «Вот, батюшка, вы уже несколько раз были в Орле, а я только раз во сне там был… А что, к Новому году вернемся в Россию?» — говорит Ксенофонт. «Нет, — говорю, — и к Пасхе-то не попадем!» Умывшись, иду гулять, а Ксенофонт или кофе варит мне в котелке, или готовит кипяток.
Гуляя, иногда дохожу до городской стены. Смотрю на это сооружение, вообще на всю эту старую китайскую цивилизацию и невольно задумываюсь. Да, старые, прежние китайцы сумели создать религию, искусство, все эти храмы, стены, дворцы, а теперешние нового не создали и старое не поддерживают: стены осыпаются, дворцы Мукдена покрыты плесенью, пылью, тоже рушатся; никто не думает поремонтировать: не дорожат! Искусство, наука, жизнь?.. Застой, нет движения вперед, ничего нового. Нынешний Китай замкнулся в «старое» и кое-как ему, этому «старому», подражает.
Религия?.. Сколько я видел храмов! Все в пыли, нет ухода, и архитектура столь оригинальна — не насмотришься, особенно хороши работы из камня и черепицы. И что же? С удовольствием отдают их под постой. И стоит казаку или хунхузу стащить дверь или что-нибудь из храма, как жители преспокойно довершают ограбление родной святыни! Религиозность выродилась в культ предков; все церемонии к этому и направлены: например, на похоронах в процессиях не несут предметов религии, а чучела арбы, мула, коня, стула, то есть все, что принадлежало покойнику, и это сжигается. Верят китайцы в бога-небо, в загробную жизнь, но все это смутно и сбивчиво. Суеверий же масса. Может быть, мои наблюдения поверхностны, но мне так кажется. Струю живой религии нужно бы вдохнуть в эти сотни миллионов людей… А то сейчас еще держится нравственность по преданиям.
То же и у японцев. И у них, говорят, религия еще больше пошатнулась, но они заполняют внутреннюю пустоту своей жизни погоней за цивилизацией, которую они стараются скорее ввести в свою жизнь, но духа жизни, истинной религии, могущей заполнить ту внутреннюю пустоту, не взяли. И вот пройдут десятилетия, изживут они всю внешнюю цивилизацию, надоест и… и тогда заговорит дух их. Где же найдет он себе тогда ответы? В кумирнях у старых богов, которых и теперь уже китайцы и японцы секут розгами за неудачи? Плохой ответ. В философии? Но духу нужна не часть истины, открываемая философией, а вся истина, могущая осветить своим светом все темные уголки души, обосновать стремление духа к добродетели, ответить на все запросы. Мне кажется, после, когда они достаточно поплатятся за принятую внешнюю цивилизацию, очень возможно, что протест духа покажет себя! Вот вам и раз: хотел описать порядок «мирного» нашего дня, да и заговорил о другом, а сосед мой уже спит: время и мне прилечь.
Иллюстрация: отец Митрофан, ок. 1904 г.
